— Не могу, — виновато вздохнул Кречетов,— дела.

— Трогательно, — фыркнула Тонечка, проходя мимо протянутого ей букета. — Поставь в вазу.

Кречетов молча повертел букет в руках. Кашлянул, глядя на Тонечку…

— Тоня… У меня есть к тебе одна просьба.

— Только давай быстрее, мне пора выходить… Да брось ты этот веник к черту!

Майор мягко, но решительно взял девушку за руку, привлек к себе:

— Тонюш, я понимаю, что у всех артистов свои странности… Что ты не со зла на всех кидаешься… Что ты так… настраиваешься. Но… но это только привычка. Ее можно поменять. Хотя бы пока.

— Зачем? — раздраженно пожала плечиками Тоня.

— Роди ребенка.

Он нежно обхватил ее за талию. Тоня неожиданно задумчиво улыбнулась, погладила руку Кречетова.

— А может, мне вообще бросить сцену? — мечтательно произнесла она.

— Нет, конечно, нет!.. Даже не думай об этом! Помнишь, мы говорили с тобой о ГАБТе?..

Он произнес это поспешно, даже слишком поспешно. И будь Тоня более внимательной, она заметила бы, что глаза у Виталия холодные и думает он явно о другом.

— А я вот думаю… — Грустно-кокетливая улыбка на лице Тони сменилась привычным капризным выражением, она оттолкнула руки Кречетова: — Все, ты мне надоел!

Майор ласково улыбнулся в ответ. Но глаза по-прежнему были жесткими и отстраненными.

— Тебе понравилась женщина Гоцмана? — неожиданно спросил он.

— Почему ты интересуешься? — вскинула брови Тоня.

— Просто так.

— Ну… я ее видела слишком мало, чтобы рассуждать, — пожала плечами девушка. — Но для своего возраста она выглядит неплохо. Правда, такое ощущение, что она… не особенно за собой следит.

— М-да, — хмыкнул Виталий. — Железная логика всегда была вашей отличительной чертой, дорогая Антонина… Так все-таки — неплохо выглядит или не особенно за собой следит?..

— Виталик, я тебе уже говорила, что ты мне надоел? — безмятежно произнесла Тоня. Она подкрашивала губы и оттого слегка шепелявила. — Или повторить специально для непонятливых?..

Майор скрипнул зубами и замолчал.

Гоцман неторопливо подошел к подъезду дома, где жил Кречетов, нерешительно взялся за ручку двери. И вдруг отпустил ее, полез в карман за папиросами. Закурив, закашлялся— дым нехорошо пошел по горлу… Присел на скамейку возле подъезда, но вторая затяжка пошла еще хуже, он неожиданно для себя снова разразился кашлем, только уже сухим, лающим…

Из подъезда появились под ручку Кречетов и Тоня. Гоцману показалось, что уголки губ майора странно дрогнули, но он тут же умело изобразил радость на лице. А Тоня так и вовсе сразу скуксилась.

— Не смотрите на меня, Давид Маркович! Я плохо выгляжу…

— То-о-оня… — укоризненно протянул Кречетов и кивнул Давиду: — Ты ко мне?

— Да, поговорить надо.

— Давай проводим Тоню до театра, — предложил майор.

Но Тоня вырвала руку из-под локтя Виталия и с силой пихнула его к Гоцману:

— Давид Маркович, заберите его к себе. А еще лучше — посадите суток на трое! Или даже на пятнадцать!.. Я отлично сама дойду!.. — Она поспешно отскочила на несколько шагов и, делая смешное коленце, уже издалека выкрикнула: — Целую, до новых встреч в эфире! Ваша Антонина Царько!..

Гоцман вопросительно взглянул на майора. Тот устало махнул рукой вслед артистке:

— Настраивается… Родит ребенка, и больше в театр ни ногой. А то я задушу ее когда-нибудь!

— Красивая женщина! — с какой-то наигранной интонацией произнес Давид.

— Красивая-то красивая, но сил уже больше нет… Зайдем ко мне?

— Не, пошли до управления…

— Ну, пошли…

Они шли центром Одессы, изредка замирая на перекрестках, чтобы пропустить машину. И Давид, и Виталий чувствовали, что в воздухе между ними повисла недоговоренность, что-то невыяснено, непонято, и поэтому оба молчали, время от времени сталкиваясь натянуто-веселыми взглядами, коротко улыбаясь и тут же отворачиваясь.

— Считай, уже осень, — наконец выдавил из себя Кречетов, кивая на пожухлые от лютой жары каштаны на перекрестке улиц Красной Армии и Греческой.

— Ага… Сегодня уже третье?.. А каштаны падают, — криво ухмыльнулся Гоцман, извлекая из кармана папиросы. Но прогрохотавший мимо автобус взметнул порыв жаркого ветра, загасившего спичку.

Чертыхнувшись, Давид остановился, снова зачиркал по коробку. Закурил, поднял глаза… И аж губу закусил от досады — Кречетова рядом не было.

Он стоял, не зная что делать. И тут услышал короткий стук в стекло. Улыбающийся майор сидел за витриной коммерческого ресторана «Театральный», делая приглашающие знаки руками…

Гоцман, помедлив, отшвырнул только что прикуренную папиросу и, одернув пиджак, зашел.

Ресторан был нормальный до войны, Давид это помнил хорошо. Теперь же он явно не мог опомниться от недавних тяжелых времен — облезлые красные портьеры поела моль, картонные колонны по бокам зала, казалось, вот-вот рухнут под напором лет, а скрипач, тихо священнодействовавший в глубине зала, напоминал чудом уцелевшую в передрягах военного лихолетья большую седую крысу. Тем не менее публика в зале наличествовала — самое время для обеда, плавно переходящего в ужин. Тихо звякали по тарелкам вилки, булькал разливаемый по стаканам нарзан, изредка вспыхивал женский смех.

Кречетов, нетерпеливо барабаня пальцами по столу, сидел у окна. Скатерть, казалось, вся состояла из пятен.

— Садись.

— Нам в управление надо, — хрипло произнес Давид.

— Я есть хочу, — безмятежно ответил майор. — А поговорить мы можем и здесь… Ты же меня арестовывать пришел, правда?..

Гоцман ничего не успел ответить — к столику подкатила официантка, мрачная толстая баба с засаленным листом бумаги в руках.

— Добрый вечер, — произнесла она с таким видом, будто говорила: «Идите к черту».

— Добрый, — процедил Кречетов, — давайте меню. Официантка шлепнула на стол видавший виды листок.

Майор брезгливо взял его кончиками пальцев. Гоцман тем временем, откинувшись на спинку расшатанного стула, пробежался взглядом по залу.

За соседним столом сидела колоритная пара — откормленный лысый мужчина в вышитой украинской сорочке, с чавканьем поглощавший салат, и крайне раздраженная дама лет сорока. Уловив изучающий взгляд Гоцмана, она призывно улыбнулась, но тут же отвернулась от его тяжелых глаз и обратилась к мужу:

— Жора, а если тебе, к примеру, по кумполу дать лопатой, ты тоже будешь там молчать?

— Шо? — прожевал в ответ супруг.

— Ну надо ж как-то оживляться, нет?.. Уже ж потанцевали бы, ну…

Муж, не обратив внимания на призыв жены, продолжал звучно жевать.

— …колбаски какой-нибудь… — водя пальцем по бумаге, заказывал между тем Кречетов.

— Нет колбасы, — мрачно и непреклонно оборвала его официантка.

— Ну ветчины тогда, — покладисто кивнул майор, — и триста водочки. «Кубанская» есть?.. Отличненько. Ну и все, пожалуй, — с улыбкой договорил Кречетов. — И пожалуйста, побыстрее, мы очень спешим.

Не переставая улыбаться, он плавно опустил руку под стол, на кобуру, расстегнул ее. Гоцман, не сводя с него глаз, медленно извлек из кармана папиросы, из другого — спички. Задымил.

— Дава, ты подумал: Родю убили, а Кречетов был рядом… — неторопливо заговорил майор. — Пытались взять Чекана, Кречетов об этом знал — и Чекан ушел… Все время пропадают важные свидетели. Взяли Седого Грека — а его убивают… Теперь вот история с Идой. И опять Кречетов тут как тут!

— Еще за сожженное обмундирование вспомни… и за Фиму, — кивнул Гоцман.

— И об обмундировании я знал. И про расследование Фимы… Правда, еще за полчаса до его убийства я ничего о нем не знал и сидел рядом с тобой. Но это ведь мелочи, а?.. В целом картина, как ты любишь говорить, маслом!.. Просто все ходы и ниточки идут через меня… Ну чем не Академик?..

Кречетов деланно всплеснул руками и навалился грудью на стол. Правая рука незаметно нырнула под скатерть, выхватила пистолет из расстегнутой кобуры и направила на Гоцмана.

— А главное, — продолжил Виталий, — как только Арсенин спросил про Второй Белорусский фронт, он тут же исчез… А? Где Арсенин?.. Во-от. И никто не может его найти. Правда красиво?